— заговорил он неохотно, согласившись с самим с собой, что сказанная вслух крупица правды лучше полного молчания. — Мне нужно время, чтобы все решить. 

На том конце телефонной линии Дейзи приглушенно вздохнула. Может быть, даже всхлипнула, — Артем не был уверен. 

— Я не понимаю, — начала она несвойственным для нее тоном: тусклым и пустым, — почему ты не хочешь поделиться со мной? Я готова помочь тебе. Я готова тебя поддержать. Я же хотела поехать с тобой! Я все еще могу прилететь… 

— Не нужно, — перебил он, прежде чем осознал, как грубо и однозначно прозвучал его отказ. — Дейзи, — сказал он уже мягче, — не стоит. Скоро все закончится, и я вернусь. Все будет хорошо. 

— Если ты так говоришь… — ответила она, но после недолгой паузы неожиданно добавила: — Я не уверена, что все наладится. 

Артем беззвучно чертыхнулся. 

— Дейзи… 

— Поговорим позже, ладно? — предложила она примирительно. — Я устала, Тим. 

Вызов завершился прежде, чем Артем сумел сказать что-либо в ответ. 

Вновь выругавшись — на этот раз вслух, — он кинул телефон на диван и сделал несколько нервных шагов по комнате. Низкий потолок и чересчур близкие друг к другу стены, оклеенные старыми обоями, давили, гнали его наружу, и Артем сдался. 

Быстро накинув куртку и обувшись, он закрыл дверь и поспешил на улицу. Холодный и влажный мартовский воздух освежающе ударил его в лицо, едва он покинул удушливое тепло старого подъезда. 

В накрывшей двор ночной темноте слабо пробивался тусклый свет парочки фонарей, с соседней улицы доносились отголоски проезжающих машин, рядом же не было ни души. Артем глубоко и шумно вздохнул и, потоптавшись на месте, двинулся вперед. 

Паршивое чувство неудовлетворенности самим собой и происходящим кружило внутри шершавым, раздражающим душу вихрем, отчего стоять неподвижно, наедине с собственными ощущениями, казалось особенно невыносимым. Артем бродил по двору, размышляя обо всем и ни о чем одновременно, то борясь с непрошеными, спровоцированными знакомой обстановкой воспоминаниями, то раздраженно и зло пиная носком ботинок рыхлый и грязный снег. 

Ему хотелось хотя бы на мгновение испытать подлинный, ничем не омраченный покой, но, увы: даже в Штатах он мог рассчитывать лишь на долгосрочную иллюзию. Здесь же он, будто все глубже проваливаясь под лед, постепенно захлебывался в мучительной агонии, не веря в ее завершение. Или спасение. 

Спустя пару десятков минут, а может быть, целый час Артем наконец направился обратно.

Принять нестерпимо горячий душ. Залпом опрокинуть в себя бокал вискаря. И уснуть. Забыть обо всем хотя бы до утра.

Выпотрошенный эмоционально и насквозь промерзший, Артем надеялся побыстрее претворить свой нехитрый план в жизнь и точно не был готов ко встрече с дочкой Шутова. Если бы та не подскочила со скамейки у подъезда и не кинулась ему наперерез, он не обратил бы внимания ни на нее, ни на ее нелепую шапку, что таки запомнилась ему с их прошлого столкновения. Сказать того же о лице ее хозяйки Артем не мог. 

— Вы! — процедила она злобно, когда он остановился напротив. 

— Ты что здесь забыла? — поинтересовался он с равнодушием, от которого на самом деле был далек как никогда. 

Сегодняшний бесконечный и проклятый день сидел у Артема в печенках. 

— Я вас ненавижу! — зашипела она, и ее нескрываемая ненависть к нему была совершенно очевидна: гневно сощуренные глаза, напряженная линия челюсти на юном, раскрасневшемся на холоде лице, сжатые в кулаки ладони без перчаток, вытянувшая вперед фигура, — на мгновение Антон подумал, что девчонка готовится его ударить. 

Устало вздохнув, он спросил: 

— Ну и за что же? 

Не то чтобы причины ее неприязни были ему не понятны, однако стоило поставить девчонку на место раз и навсегда: ее манера кидаться на него с обвинениями, когда заблагорассудится, начинала раздражать Антона по-настоящему. 

— За что? — возмутилась она. — Вы еще и издеваетесь? 

Он вздернул бровь: 

— Нет. Я задал вопрос и хочу услышать обоснованный ответ. Давай, — кивнул он в пригласительном жесте, — по пунктам объясни мне, в чем суть твоих претензий. 

Обрамленные длинными черными ресницами глаза напротив резко распахнулись и почти тут же сузились в новом злом прищуре. 

— По пунктам? — уточнила она, не скрывая шокированных (вероятно, его якобы наглостью) интонаций. — Серьезно? 

— Угу. 

— Вы… — Она поражено выдохнула и поправила наползшую на лоб шапку, одновременно качая головой. — Как вы можете? Вам было мало, что мой папа сидит в изоляторе из-за вас? — Громкость ее голоса стала нарастать. — Поэтому вы решили, что надо опозорить его и всю нашу семью в интернете, да? Наклеветать на него? Весь город видел эту дурацкую статью с непонятными обвинениями! Со мной никто не разговаривает! Люди в соцсетях пишут гадости о моей семье, угрожают… — Она подавилась всхлипом, и выражение ее лица, прежде обвинительное, пошло трещинами: уголки губ опустились, в глазах появился испуганный блеск. 

На протяжении всей ее укоряющей тирады Артем не мог однозначно оценить собственные чувства. Девчонку было жаль, но помимо жалости он испытывал пугающее удовлетворение, вслушиваясь и представляя все обрушившиеся на семейство Шутовых беды. 

— Это всего лишь эффект бумеранга, — озвучил он свои мысли. — Ты думаешь, моей сестре было проще? Когда твой отец со своими дружками устроил ей повсеместную травлю? — Теперь он видел перед собой только Настю — ту, какой она была в последние месяцы своей жизни. Ярость вновь заполнила его от и до, вытесняя куда более слабые импульсы сочувствия. — Они оболгали ее, и весь город им поверил. Они превратили ее жизнь в ад, — выплюнул он, неосознанно нависая над сжавшейся в страхе перед ним девчонкой. — Моя сестра покончила с собой из-за твоего ублюдка-отца, и ты обвиняешь меня в том, что я пытаюсь добиться хоть какой-то справедливости? 

Лишь когда девчонка вдруг вздрогнула всем телом и истерично всхлипнула, Артем опомнился. Замолчав, он отступил от нее на пару шагов и попытался успокоиться. 

— Я не верю… — Раздался ее слабый и неуверенный шепот. — Я… Этого не может быть… — Ее взгляд, полный вопроса и мольбы, обратился к Артему. 

Ему снова стало ее жаль. 

— Послушай, — сказал он примирительно. — Даша, верно? — Она заторможенно кивнула. — Даша, я ничего не имею против тебя. Ты ничего не сделала моей семье и ни в чем не виновата. Твой… отец, —